СКАЗКА О ЦАРЕ-ГОРОХЕ
О том, что у каждого, даже самого обычного огорода есть свои тайны, начал я догадываться еще тогда, когда был совсем маленьким мальчишкой. Нет, в это время меня еще не допускали к грядкам с лопатой или граблями в руках, но главное открытие я уже успел сделать — оказывалось, что бродить по огороду так же беззаботно, как бродили мы по лугу, по полю и даже по саду, категорически запрещалось. На огороде не разрешалось абсолютно ничего делать без разрешения взрослых — за своеволие и непослушание здесь, возле грядок, незамедлительно следовало наказание, и тогда надолго дорога на огород тебе была закрыта.
А как хотелось порой сорвать пузатый огурец-желтяк, унести его домой, выскрести из огурца мягкую сердцевину и сделать из него колчан для стрел! Как тянулись руки к зеленовато-седым дудкам-стрелкам, что густо поднимались над грядками с луком и были украшены тяжелыми шишечками белых цветов... А морковь, только-только начавшая наливаться, еще не красная, а розовато-молочная? А вспухшие от сочных горошин стручки гороха?.. Да разве вспомнишь все, что тянуло к себе, что звало тайком пробраться на огород! Но огород был запретным местом для нас, мальчишек, взрослые ревностно охраняли его. Ну, а если охрана была так сильна, значит, там, возле грядок, было и еще что-то, кроме огурцов, моркови, лука, гороха, значит, там были какие-то свои тайны, пока не открывшиеся нам, — и с каким трепетом, будто в сказку, входил ты следом за взрослым человеком, хозяином огорода, в его владения... И чего только не было там, в этом таинственном мире, какие только чудеса не ждали тебя на каждом шагу...
Я и сейчас помню, как подходили мы к высокому частому забору, заросшему с обеих сторон высоченной крапивой, как, мягко поскрипывая, отворялась старая калитка и тут же возле калитки встречали тебя заросли помидорных кустов.
На одних кустах помидоры были круглые, на других — продолговатые. Круглые помидоры казались тяжелей продолговатых, — казалось, небольшой зеленой ветке, на которой повисли гроздья плодов, не выдержать, казалось, вот-вот она обломится, и тяжелые, тугие помидоры, ударившись о землю, тут же распадутся на красные сочные дольки.
Запомнилось мне, что морковь на том огороде, куда приглашал меня иногда волшебник-огородник, была совсем не такая, какую обычно на рисунках мальчишки и девчонки прилаживают вместо носа снежной бабе, — никакого острого кончика-хвостика у моркови, что росла на грядках, не было, и она совсем не проходила на морковный нос для снежной бабы; морковь, которой угощал меня хозяин огорода, была толстенькая и коротенькая, но очень сочная и сладкая.
Тут же на грядках росли и разные густые травы, названия которых я тогда не знал. Эти травы издавали удивительный аромат, и мне почему-то казалось, что именно такой аромат стоит всегда в настоящем тропическом лесу-джунглях.
Мне, как и всем нашим мальчишкам, очень нравился лук — его высокие стрелки-дудки, из которых и вправду выходили настоящие голосистые дудки-дуделки. Меня так и тянуло к грядкам с луком, но во время «экскурсии» рвать ничего не полагалось. Я довольствовался лишь тем, чем меня угощали, и осторожно шел дальше, стараясь не споткнуться о тыквенные плети.
А какие чудесные тыквы грелись здесь на солнце. Большие, тяжелые, полосатые, они были очень похожи на маленьких поросят-кабанчиков и, казалось, просто спали, но спали чутко и тут же должны были громко завизжать, если их тронуть хотя бы пальцем.
Не мог я удержаться и не потрогать потихоньку желтобокие огурцы-семенники: их нарочно оставляли дозревать на грядках, чтобы потом собрать семена огурцов для нового огорода. Иногда такие огурцы-желтяки все-таки доставались мне. Может быть, какой-то желтяк вдруг оказывался негодным, а может быть, добрый хозяин-огородник просто догадывался, что после такого подарка моей радости не будет конца. Я тут же прятал драгоценный подарок на животе под рубахой и держал его обеими руками, чтобы случаем не уронить и не расколоть, — и колчан для стрел из такого желтяка получался замечательный.
За послушание и примерное поведение на огороде я получал в награду и еще много-много всего. Мне всегда полагалась большущая, яркая и теплая, как летнее солнце, желтая репа с точно таким же длинным хвостом, как в сказке о репке. Полагалась и морковь, та самая, коротенькая и толстенькая, которую все называли вовсе и не морковью, а каротелью. Одаривали меня и самым вкусным помидором, и большущей горстью сочного гороха, и бархатными стручками сладких бобов. Даров всегда набиралось так много, что они не умещались ни в карманах, ни за пазухой, — и самый последний дар, небольшой кочан цветной капусты, которую я очень любил, хозяин нес сам, провожая меня домой.
