Девчонки обычно не спеша набирали в ведра воды, подхватывали ведра на коромысла и так же не спеша начинали подниматься по тропке в гору. Тут-то мы и встречали их... Под ноги девчонкам, сосредоточенно и тяжело поднимавшимся вверх по тропке, вдруг скатывался большой песчаный ком, потом еще и еще — и вот уже целый поток песка сыпался на девчонок, идущих впереди. А затем раздавался победный клич самозваных разбойников, и девчонки, побросав ведра, бежали прочь.
Уж какую радость доставляла нам такая игра-разбой, я теперь и не помню. Но хорошо помню, что и за чужие сады, и за девчонок наказывали нас крепко. И еще помню, как однажды разом окончились все наши грубые забавы и как мы первый раз помогли старичку поднять в гору ведра с водой... Старичок в тот день пришел на речку раньше девчонок, набрал воды и медленно побрел в гору. Пройдя шагов десять, он остановился и, не снимая с плеч коромысла с ведрами, стал отдыхать. Еще через десять шагов старичок снова остановился, тяжело дыша...
Вряд ли мальчишки нашей деревни были жестокими. Скорей всего, в каждом из нас была большая человеческая доброта, но эту доброту среди мальчишек не было принято показывать: мы собирались стать мужчинами, которым не положено было плакать, жалеть, словом, проявлять разные «женские» слабости. Но тут при виде старичка, еле-еле поднимавшегося в гору, нам сразу сделалось не по себе, и кто-то первым произнес вслух тревожное: «Глянь-ка, дедко-то...»
И мы все вместе, уже заметившие еле живого старичка, после этого тревожного «Глянь-ка, дедко-то...» будто разом подались вперед и, не сговариваясь, не приглашая друг-друга подняться на ноги, все быстрей и быстрей покатились вниз с горы к остановившемуся опять на тропке старому человеку.
Так и повелось у нас с тех пор: мы знали, когда наступало время носить воду на огород, и каждый день ждали теперь дедку внизу у реки. К реке он спускался сам с ведрами и коромыслом, а уже вверх в гору эти ведра тащили мы. Потом кто-то из нас догадался прихватить с собой другие ведра, и скоро вся наша ватага разом поднимала с реки в гору десятка полтора разнокалиберных и разномастных ведер, наполненных водой.
Когда на огород было принесено достаточно воды, мы все вместе присаживались передохнуть около овощных грядок, а дедка угощал нас то огурцами, то помидорами, то горохом и каждый раз рассказывал нам о чем-нибудь удивительном...
Вот так однажды и зашел у нас разговор о земле. Тут дедка наклонился к грядке, ухватил пригоршню желтоватой земли, развел эту землю водой так, чтобы получилось хорошее, густое «тесто», и раскатал из этого теста довольно длинную и довольно тонкую калабашку, какую обычно раскатывают хозяйки, чтобы свернуть из нее баранку. Калабашка получилась на славу. Теперь дедка стал осторожно сгибать калабашку в кольцо, на манер баранки, но калабашка скоро начала трескаться — «баранка» так и не получилась. Дедка подержал на ладони эту растрескавшуюся калабашку и заключил, что такая вот земля, из которой не получается «баранка», самая лучшая для огорода и называется она суглинистой.
